Он проявился в скайпе часов в 11 вечера. «Привет», коротко поздоровался он. «Нужен совет, попал я тут как кур в ощип». Обычно такое начало означает, что у человека, на самом деле, проблемы. И нужен ему ни какой не совет, а помощь. Обычно, выраженная весьма конкретной суммой. И оно бы ни чего, я действительно верю Паше, просто с деньгами было как-то вовсе не очень. Однако, в данном случае, для разнообразия, Паше действительно нужен был совет.
Паша, вообще-то, настоящий стартапер. Не из тех, кто пытается что-то изобразить на компьютере, а потом бегает и всем доказывает, что «это хорошо». Нет, он стартапит обычные, зачатую вкусные вещи. Например супер-пупер-высокополезную ряженку, которая сейчас продается в любой российской дыре, не говоря уж о двух столицах. Кстати, если бы я не знал, что это его рук дело, ни в жисть бы не догадался. Другое дело, что по моим наблюдениям, как только дело встает на ноги, Пашу аккуратно отодвигают в сторону от жирного пирога и он начинает все с начала.

В данном случае, ситуация была ровно такой же. Паша нашел в каком-то Заднепередонске владельца нескольких заводов, выпускающих локальный… ну скажем… квас. И порешил вывести этот продукт на столичный рынок. Договорился с заднепередонским производителем об инвестициях, нанял торговых представителей, арендовал склад, завез товар. За пару месяцев получил устойчивый денежный поток, в несколько раз превысив все планируемые показатели… и натолкнулся на совершенно непонятное поведение заднепередонского партнера.
Тот просто прервал все коммуникации. Телефонные, письменные, любые. Инвестиции встали. И у Паши встал простой вопрос – что делать? Просто бросить это все – надо расплатиться с людьми. Есть такая штука – барьер выхода. Искать новых инвесторов? Инвесторы не грибы, их вот так, враз, не найдешь.

Ок, совет так совет. Я свято верю в НЛП пресупозиции, которые говорят, что в момент выбора наше мудрое подсознательное выбирает для нас самое лучшее из того, что оно видит. Следовательно, лучшая помощь, которую я могу оказать на расстоянии по скайпу, это попробовать сделать так, чтобы Паша набросал как можно больше вариантов. Но получасовые попытки закончились неудачей. Вывести Пашу на новые варианты не получалось. Он по прежнему видел только «все бросить» или «найти денег и все доделать». Тогда, шесть лет назад, я еще не умел по скайпу ввести человека в высокоресурсное состояние, так называемый high performance state. И не мог отправить его в легкий транс, чтобы пообщаться с подсознанием.  Я сделал все, что мог, но минут через 30-40 я понял, что процесс встал. Ладно, попробуем по другому. «Возьми четыре листа бумаги, один для себя, одни для инвестора, одни для проекта и еще один для тамошнего финдиректора, который тебя так не полюбил». Еще минут тридцать проходит в переступании на той стороне скайпа с листочка на листочек с проговариванием ситуации. Эдакая смесь трехпозиционки с расстановкой. Основная беда в том, что системное моделирование – в принципе не подходит для креативной деятельности. Моделирование может показать причины проблемы и может показать «что будет если». Но вот эти самые «если» придумывать надо самому… и мы снова упираемся в отсутствие вариантов. И тут Паша произносит: «У тебя расстановки завтра? Я приеду».

Он приехал вовремя. Я планировал в этот день две расстановки, а где две – там и третья. Построение любой модели системы начинается с системного интервью. Это интересная штука и у нее много предназначений. Раньше я думал, что самое главное, понять, в чем проблема, что беспокоит клиента. Потом думал, что главное – создать образ «хорошего решения», понять, что для клиента будет правильным, что ему надо. Потом я начал понимать, что, возможно, важнее всего, понять, о чем тут вообще не говорится. На что клиент просто не хочет смотреть. Одна из очень запомнившихся фраз одной из клиенток была: «У меня вообще не было отца. Это такой семейный паттерн, у меня не было отца, у мамы не было отца и у бабушки тоже». Если бы я не знал, что Иисус Христос был мужчиной, меня бы это, возможно, и не удивило. Хотя и у него, как я понимаю, все же был отец, хотя и при непорочном зачатии. Отец, как и мама, есть всегда. Даже если ты его ни когда не видел. А может самое главное – это сохранить с клиентом связь, эти несколько мгновений молчания, когда ты вдруг ощущаешь, что система начинает тебе приоткрываться. И еще. Любой расстановщик знает, что первая гипотеза, которая возникла в твоей голове,… не верна. И вторая тоже. И вообще, когда модель начнет выстраиваться, все пойдет вовсе не так, как ожидаешь.
Паша начал говорить сразу. Раньше я считал, что это очень важно. Сразу заговорил клиент или подождал. Отстранился или наоборот. Наверное, это все важно. И кто-то из консультантов этим пользуется и делает для себя какие-то выводы. А я просто слушаю, машинально отмечаю для себя странные фразы, вроде «отсутствующего отца». Или какие-то части системы, которые обязательно присутствуют, но о которых не говорят ни слова. Кто-то из владельцев, который ушел или умер. Или прошлый генеральный директор. Кто-то из родственников о котором не говорят ни слова. И ни когда заранее нельзя угадать, что это будет.

Все это, несомненно, важно. Как то Ошо спросили о полезности какой-то практики. «Это полезно» — ответил он. «Это может быть полезным. Все может быть полезным». Все это важно и полезно, но я просто жду, когда из пустоты внутри появится какое-то молчаливое разрешение системы, своего рода допуск. Если он есть, то все становится важным. И то, что клиент считает хорошим решением. И то, о чем не говорят. А если его нет – остается только со всем уважением ждать этого позволения. В систему невозможно «вломиться» против ее воли. Это чем-то похоже на то, когда идешь на гору. Первый раз я побывал в горах, когда мне было 7 лет. И с тех пор поднимаюсь на вершины почти каждый год. Наверное, я ни разу в жизни не думал об этом как о «восхождении» или «покорении вершины» или «сделать гору» или что-то еще. Там, в горах, отчетливо понимаешь собственную малость. И просто просишь гору позволить подняться. И спуститься.

Паша начал говорить сразу и я понял, что новых идей о том, что можно сделать, чтобы изменить ситуацию, которые можно было бы проверить, у него не появилось. Я задаю вопросы, отмечаю интонации, обороты, спрашиваю, что будет хорошим решением. «Предположим, мы все сделали и у нас получилось. Как это будет выглядеть? Вот ты пришел домой, лег спать, проснулся – а все не так. Как оно теперь»? Я задаю вопросы, слышу ответы и жду. Просто жду. Судя по всему, я могу идти дальше, система готова мне раскрыться. Вот только идти мне не к чему. Паша хочет просто «посмотреть, почему это происходит». А для того, чтобы куда-то прийти, этого мало. Этот запрос, несомненно, подарок для любителя заработать денег. Ни чего делать не надо, просто показать. И этот запрос — ловушка для расстановщика, который хочет что-то сделать для клиента. Потому что немедленно делает его «спасателем», который занимается спасением клиента помимо его воли. Самый простой и короткий путь к профессиональному выгоранию.

Мы разговариваем уже долго. Слишком долго. Непозволительно долго. Мы что-то забалтываем, и я ни как не могу понять что. Пробую циркулярное интервью, это отдельный и сильный способ терапии. Но я не терапевт, я просто консультант. Я использую его чтобы прояснить запрос… и это срабатывает. «Ну…» — произносит Паша… «Хорошо было бы, если бы коммуникации восстановились». «А как ты об этом узнаешь?» — автоматически задаю довольно глупый вопрос я, но Паша вполне нормально объясняет, что они наконец смогут нормально переговорить по телефону и во всем разобраться.
«Хорошо» — говорю я. «Кого нам надо тут увидеть»? «Проект» — уверенно говорит Паша. «И склад и инвестора и… и финдиректора и…». «Хорошо» — повторяю я. «А тебя?». «Ну и меня конечно», уверенно говорит Паша. Интересно, почему он не начал с себя?

Помещение у нас достаточно большое, места достаточно. Моделирование системы – это вид групповой работы. Сущность построения системы в том, что клиент выбирает из членов группы тех, кто будет собой замещать в этой модели важные узлы. Людей. Объекты. События.

Я не люблю сразу вводить в расстановку много фигур. Как говорил нам Гунхард Вебер, добавить всегда можно, а вот убирать проблематично. Чем больше объектов, тем сложнее картинка и тем легче что-то просто пропустить. И мне и клиенту. Поэтому я предлагаю Паше начать с двух фигур. С заместителя на роль Паши и с заместителя для Инвестора. Когда работаешь с семейной системой, иногда бывает важно отмечать гендерный признак. Ставят ли на роль мужчины – мужчину, а на роль женщины – женщину. Но у меня сейчас этого индикатора нет, вся группа женская. Пашин заместитель – тоненькая девушка, а заместитель Инвестора вполне себе пышная дама. Паша поставил их напротив друг друга, примерно в двух шагах. С минуту-две ни чего не происходит. А потом что-то меняется в осанке обоих.
Я всегда прошу заместителей самостоятельно ни чего не делать, пока я не попрошу. Да и потом двигаться как можно медленнее. Все мои увещевания, обычно, помогают мало, особенно когда происходит что-то из ряда вон выходящее. Но сейчас у меня в модели два опытных заместителя, они не в первый раз со мной. Поза заместителя Паши вызывающая, кисти рук напряжены. Может быть, это не значит совершенно ни чего. А может быть, он сердится. Спрашиваю. Отвечает, что не сердится, но кисти напрягаются еще сильнее. А поза заместителя Инвестора очень уверенная. Прошу, если есть желание поменять положение, сделать это. Только медленно. Он отходит чуть назад, смотрит снисходительно. Спрашиваю. Отвечает, что в упор не видит «этого там», «пацан какой-то». И вообще все это ему «не интересно». Появляется ощущение, что речь идет о чем угодно, но только не о бизнесе. Все очень статично, все замерли.

В принципе можно идти дальше и я иду. Я прошу добавить в модель заместителя для Проекта. Паша пытается использовать в качестве заместителя свою девушку, с которой приехал. Машинально отмечаю, что количество «личного» явно больше, чем хотелось бы и прошу взять кого-нибудь другого. С появлением заместителя для Проекта, ситуация резко меняется. Пашин заместитель встает, заслоняя собой Проект, в позу завзятого бретера. Рука с воображаемой шпагой вытянута в сторону инвестора. «Я его защищаю», поясняет он, показывая на заместителя для проекта. «Да», говорю я, «понял». «Постой так». В этом всем речь уж точно не о бизнесе и не о проекте. К счастью, это легко проверяется. В арсенале системной феноменологии есть совершенно стандартный прием, который называется «разделение контекста». Я беру плед, провожу им по спине заместителя Проекта, перенося на него все, что не относится к бизнесу. И кладу неподалеку. Напряжение спадает, поза бретера исчезает, но неожиданно активизируется заместитель инвестора. «А мне это все» — говорит он, «интересно». «Я бы вот это вот забрал», показывает он на проект. «Ну-ка иди сюда». Однако проекту комфортнее рядом с заместителем Паши и он остается.

«Как тебе это все», спрашиваю Пашу. Он неуверенно смотрит, несколько минут молчит и говорит, что он «вот этого не чувствует». «Это понятно» — киваю я с легкой улыбкой.
«Ну вот» — отмечаю вслух я. «В этом всем было слишком много личного, но мы это пока отложим в сторону». «А оно все еще там» — говорит заместитель инвестора и показывает на плед на полу. «Хорошо» — говорю я и убираю плед далеко в сторону. Ситуация еще разряжается.

«Ну» — спрашиваю я. «Что поменялось»? «Стало лучше, хуже, иначе»? «Ты как»? – обращаюсь я к заместителю Паши. Его поза немного подавлена. Он говорит, что «ему интересен инвестор, что ему есть чему поучиться у инвестора и он много ждет». Заместитель Инвестора очень заинтересован заместителем проекта, буквально сосредоточен на нем, но заместителя Паши не замечает напрочь. «Оно и понятно, надо ж ему чем-то заниматься», мысленно отмечаю я и ввожу в модель заместителя для Заводов Инвестора.

Хорошо, что зал у меня большой, места хватает. Теперь в модели в зале: заместитель Паши, заместитель Инвестора, заместитель Проекта, заместитель Заводов инвестора и одинокий плед, чуть поодаль от основного места действия. Картинка снова меняется. Заместитель Заводов подходит к заместителю Инвестора. Тот опирается на него, ищет глазами стур, пододвигается к нему, не отпуская заместителя Заводов, и встает на стул. Ему чрезвычайно хорошо. Он абсолютно доминирует над всей картиной. Его, по-прежнему, интересует заместитель Проекта и совершенно не интересует заместитель Паши. Он для него «пацан», «мальчишка», «какой-то не серьезный», «прыгает тут». Заместитель Паши выглядит откровенно потеряно, он по-прежнему с надеждой смотрит на заместителя Инвестора, ожидая какого-то одобрения или хотя бы внимания. Так обычно смотрят на отца, когда очень хотят заслужить одобрение. Что то, не относящееся к бизнесу, по-прежнему присутствует, несмотря на разделение контекстов.

Хорошо, теперь у нас есть стабильная модель и мы можем проверять варианты. Одно из изумительных свойств модели, можно посмотреть, как меняются связи при внесении возмущения. Я прошу самого Пашу озвучить решение, беру заместителя на роль этого решения, ввожу его в модель, смотрю, что изменилось. Мы проверяем вариант за вариантом, добавляем заместителя для финдиректора инвестора, который столь не любит Пашу, все они демонстрируют примерно одно и то же. Заместителя инвестора интересует заместитель Проекта и совершенно не интересует заместитель Паши. И он настроен к нему резко недружелюбно. Неожиданно, заместить проекта, то ли устав стоять, то ли потеряв силы после нашей очередной интервенции, пытается сесть на пол. Сам Паша срывается с места, подхватывает лежащий поодаль плед, на который я, как на якорь, поместил все личное, что находилось в Проекте, и заботливо усаживает на него заместителя Проекта. Круг замкнулся.

И тогда я делаю вот что. Я поднимаю заместителя Проекта, убираю плед в сторону, беру одного из зрителей и ввожу в модель. Я кладу ей руки на плечи и говорю: «Я хочу проверить одну штуку. Я ввожу тебя в расстановку. Я знаю, что ты, но пока не скажу». Заместитель Паши сомнамбулически поворачивается к новой фигуре, поднимает руки с напряженными, сведенными судорогой пальцами перед собой на уровень горла и медленно, с каким-то отрешенно слепым выражением глаз, идет к ней с явным намерением задушить.

Его напряженные пальцы почти ложатся на горло новой фигуре. Системы, вообще говоря, очень чувствительны к тому, чтобы кто-то замечал и отмечал происходящее. Если делать это с уважением и без интерпретаций. Поэтому все свои идеи я держу при себе, в том числе и идею того, что еще чуть-чуть и одним заместителем может стать меньше, но показываю, что все увидел.

«Хорошо», говорю я. «Спасибо, я тебя вижу. Я вижу, что ты хочешь сделать. Ты можешь не проявлять это так сильно, я вижу». Система слегка успокаивается, уровень эмоций снижается. Я то знаю, что я туда поместил. Я поместил туда «что-то из родительской семьи Паши. То, с чем связано то личное, что было на пледе. И во что Паша опять с размаху вляпал Заместителя проекта. У меня есть даже идеи по поводу того, что это может быть… но сейчас не мой ход.
И я обращаюсь к системе, надеясь что это проявится. «Хммм» — говорю я. И глядя на Пашу продолжаю. «Тебе это о чем-то говорит? Что бы это могло быть?». У Паши странное выражение лица. Далекое узнавание и немедленный блок, немедленное отрешение. Как будто он взглянул в в колодец, что-то увидел и… отшатнулся. А может я это все себе напридумывал. Так или иначе, система наконец начала раскрываться в том месте, в которое она вела еще тогда, когда пашин Заместитель изображал дуэлянта.

Кто-то из заместителей выпаливает: «Это папа». «Точно!», произносит фигура. «Папа». «Папа» — подтверждает пашин Заместитель.

Это хорошо отзывается внутри. И тут я вспоминаю, что когда-то я разговаривал с Пашей, и он что-то говорил об отце. Я уже не помню что, но помню ощущение неправильности.
Система раскрывается, я могу идти дальше… но не могу. На этом легитимность моей работы закончилась. Меня об этом не просили. А я уже давно стараюсь не «причинять добро». Я не спасатель, я тут работаю. Один шаг, и я начну спасать систему. А за фазой «спасатель», в треугольнике Карпмана, следует агрессор. А потом – жертва. Это хорошая дорога в Ад. Я счастливо не попал под проекцию Пашиных родителей или дедов или прадедов или кто-там-в-его-семье-принимает-решения-за-других вначале, я не попаду туда и теперь.

«Паша», говорю я, глядя ему в глаза. «Похоже, стоит посмотреть взаимоотношения с папой. Мы с тобой можем посмотреть, что там. Возможно, тебе удастся что-то понять. Возможно, что-то сделать. Какая-то часть причины, не знаю, большая или маленькая, там. Я могу тебя туда сопровождать. Но тебе придется меня об этом попросить. Мы идем?»
Паша смотрит на меня несколько секунд и говорит: «Нет. Это все не так. Это не правильно. Я знаю свои отношения с отцом. Это все не имеет отношения к делу».
Ну что же. Я расстановщик. Я иду за клиентом, со всей возможной бережностью. Но именно «за клиентом». Значит не сейчас. Может быть, в другой раз. Или Паша осознает, что он видел. Или… или ни чего не произойдет.
Я убираю фигуру, возвращаю личное на плед и убираю его подальше от расстановки. Мы снова все там же. Паша начинает генерировать еще идеи, я ввожу в расстановку новые решения… тщетно. Нет в этом ни чего, кроме личного. Просто нет. Заместитель паши смотрит на Заместителя инвестора, как на отца и повторяет, что он хочет многому научиться, что он умеет учиться. Ему до боли хочется стать «хорошим мальчиком», чтобы его пустили к себе, признали…. Но инвестор – не папа. Заместитель инвестора с ухмылкой повторяет, что он этого «несерьезного пацана» в упор не видит, чего он тут «мельтешит» и что это «за детский сад».

Пора завершать. И я пробую напоследок маленькую интервенцию. Я ввожу, как фигуру решения, фигуру «Паша разобрался в своих взаимоотношениях с отцом». Чудо, как и положено, происходит. Заместитель паши выпрямляется, он больше не ребенок. Инвестор говорит, «а это здорово», он мне теперь интересен и проект интересен. Он пытается переманить проект к себе, но Заместитель проекта говорит, что он готов идти только с Пашей. Еще немного и мы получим хеппи-енд… Красивый и абсолютно бесполезный. Я беру за плечи фигуру «Паша разобрался в своих взаимоотношениях с отцом» и вывожу ее из расстановки. «Это могло бы быть» — говорю я. «Но пока этого не произошло». Прервать расстановку вовремя – это тоже важная часть работы. «Можем ли мы на этом закончить?». Паша неуверенно кивает. «Всем спасибо» — произношу я обычную фразу. «Паша, сними пожалуйста роли».
Значит еще не время. Он должен сам пройти свою часть пути.

PS

Паша обещал мне ужин и я его получил. Мы сидели за столом, поедая очень приличные стейки. «А отца я давно простил», вдруг произнес Паша. «Давно простил. Так что там уже разбираться нечего». Я смотрел на него с грустью и думал, что мне с этим делать, и надо ли мне с этим что-то делать. Ребенок не может «простить» отца. Потому что тот, кто прощает, тем самым встает на ступеньку выше того, кого прощают. Это он великодушно решает, простить или не простить. Прощают только сверху вниз. А встать выше своего отца – не лучший способ его увидеть. Как мне ему объяснить, что ни один мужчина в его жизни не сделал для него больше чем его отец? И не сделает. Даже если бы отец повернулся и ушел навсегда после его зачатия. Потому что он подарил Паше жизнь. Никто и никогда кроме отца не сделал и не сделает ему такого подарка. И надо ли мне это ему объяснять? Пока Паша не окажется на хорошем месте, на месте маленького мальчика возле папы, он его не увидит. И будет искать отцовскую любовь, тепло, признание в каждом новом деловом партнере. Который, при всем желании, не может дать отцовского признание, просто-напросто потому, что он не отец. Я промолчал. Еще не время.

PPS
Я позвонил ему недели три спустя. Я редко сам интересуюсь, как дела у моего клиента. Но Паша не просто клиент. «Я написал инвестору письмо», сказал Паша. «По тому, что видел на расстановке». «Обаньки…» — подумал я. «Что ж там можно было написать-то?». Но вслух произнес только: «Ну… надеюсь, ты знаешь, что делаешь». «Да, все отлично» — ответил Паша. Он мне потом позвонил, очень тепло поговорили, финансирование снова пошло».
Бывает так, что для того, чтобы что-то изменилось, достаточно увидеть. Даже если на сознательном уровне у клиента есть сопротивление, его мудрое подсознательное что-то увидело. Но обычно у меня самого при этом возникает ощущение того, что что-то произошло. Его трудно объяснить, но невозможно перепутать.

PPPS
Через месяц я позвонил ему еще раз. «Все снова встало» — с досадой произнес он. Завтра еду в Заднепередонск.